«Я буду следовать путем, который выбрал!» Все, что дошло до нас, было рассказано некогда последним раджой Себу по имени Тупас.
Много веков назад принц из династии Чола, правившей Южной Индией с III века, которого звали Шри Лумая, подчинил себе этот остров. Шри Лумая с самого первого дня своего правления только тем и занимался, что защищал остров от поползновений пиратов моря Сулу, да прочих любителей поживиться чужим. Впрочем, сам раджа тоже не был паинькой, и для защиты от врагов применял простейшую из тактик, которую разного рода военачальники использовали на протяжении всей истории войн, будь то своя страна или чужая – тактику «выжженной земли». Так и прозвали остров, не забыв поднаддать верноподданнической патетики – Канг Шри Лумайнг Сугбу, что означает «Великий огонь Шри Лумайя», а со временем склонные к сокращениям местные жители стали звать остров просто Сугбу. Да и раджа к тому времени уже погиб в очередном сражении, и патетика уступила место повседневности. Трон занял его младший сын, раджа Бэнтуг, управлявший всеми делами из Сингапала, «города льва», как тогда назывался населенный пункт, превратившийся сегодня в один из самых замечательных районов Себу, Маболо, с его древними постройками неоготической архитектуры.
Раджа Бэнтуг правил недолго, его скосила эпидемия, и вот на трон Сугбу взошел раджа Хумабон, или дату Хумабон, как принято было тут называть правителей – человек, вошедший не только в историю Филиппин, но и в историю человечества в целом. Вряд ли мы узнали бы когда-нибудь имя Шри Лумайи, его братьев, Шри Алхо и Шри Укоба, владевшими соседними островами, да и сына, Шри Бэнтуга тоже, ежели бы не перст судьбы, уготовивший дату Хумабону великую историческую миссию. Правда, в те времена об этом никто и подумать не мог – как раз наоборот, все, что свершил дату Хумабон, воспринималось в штыки многими в его окружении, и не только в переносном смысле, но и в самом что ни на есть прямом.
17 марта 1521 года, после полуторагодичного плавания, полного невзгод, голода, цинги, предательства, бунтов и потерь, в бухту залива Касагоран, что у восточного берега острова Хомонхон, вошла изрядно потрепанная эскадра Фернана Магеллана, великого аделантадо, «первопроходца», коим титулом жаловал наиболее выдающихся мореплавателей лично Карл V, король Испании. Позади был Тихий океан, названный так именно Магелланом и его командой, поскольку ни единый шторм не потревожил истощенных до крайности моряков за почти четыре месяца плавания в его водах. Мало того, пролив, названный Магеллановым, который соединяет Атлантик и Пасифик оушены, тоже был открыт этой экспедицией, за что ему поясно кланялись моряки в последующие несколько веков, до тех самых пор, пока не был вырыт Панамский канал. А вот лавры первого человека, обогнувшего «шар земной», которым до сих пор увешивают великого мореплавателя – это зря, он добрался всего-то до половины, до тех самых Островов Св. Лазаря, которые нынче называются Филиппинами.
Фернан вышел в море с намерением найти более короткий путь к «островам пряностей», то есть, Молуккским. В те времена бытовала версия, что от только недавно открытой Америки рукой подать до Индии, вот Магеллан и повел эскадру из пяти кораблей к берегам «Нового Света», тщательно избегая встреч с португальцами, своими соотечественниками и вместе с тем заклятыми врагами испанской короны, контролировавшими морской путь вокруг Африки. Страшно представить, что означала бы эта встреча в первую очередь для Фернана – ведь португальская корона отказала своему гражданину в деньгах на снаряжение рискованной экспедиции, а вот испанская дала и добро, и деньги. Мало того, Карл V назначил командовать походом именно португальца Магеллана, пожаловав ему, кроме пожизненного титула аделантадо, еще и звание капитан-генерала, что весьма «напрягало» командиров трех из пяти судов экспедиции, истинных мажоров своего времени, сыновей весьма влиятельных при дворе особ. С одним из них, поднявшим бунт во время плавания, пришлось даже распрощаться, высадив с небольшим запасом еды и священником в придачу на один из необитаемых островов в Патагонии, «стране большеногих», как называли ее моряки – местные жители, спасаясь от холода, оборачивали ступни ног соломой, отчего те принимали невероятные размеры.
Рассказывать о перипетиях той экспедиции можно сколь угодно долго, тем более, что на борту «Тринидада» плыл летописец, итальянец Антонио Пигафетта – один из тех восемнадцати моряков, что вернутся в Испанию изрядно потрёпанными, но целыми и невредимыми три года спустя. Именно он преподнес свои записи в дар королю, откуда и стали известны многие подробности невероятного путешествия. К сожалению, Фернана Магеллана с ними не было, впрочем, пальма первенства и этим восемнадцати тоже не принадлежит – первым обогнул Планету совсем другой человек, тот, которого наверняка почитали за самого ничтожного члена всех пяти экипажей те двести пятьдесят шесть моряков, отправившихся в путь из порта в устье Гвадалквивира, что в Андалусии, 20 сентября 1519 года.
Бросив якорь в заливе Касагоран, моряки принялись отъедаться, утолять жажду и весьма быстро пришли в себя – настолько, что принялись исследовать окрестности. Первой большой удачей стал визит к радже Сиаиу, владевшему обширными прибрежными территориями провинции Масао на острове Дабау. Не находивший прежде общего языка с местными жителями, именно здесь вдруг Энрике, раб Магеллана, выходец с соседней Суматры, и выступавший толмачом, то есть, переводчиком, обнаружил людей, с которыми говорил на одном языке. Последовала целая серия визитов – к радже, а тот наносил ответные, на «Тринидад», во время которых истово веривший католик Магеллан пытался склонить раджу с его челядью и народом к принятию христианства, заверяя, что обрушит всю свою мощь на врагов своего единоверца. Был даже устроено грандиозное празднование Пасхи, выпавшей на 31 марта того года, но несмотря на все усилия предприятие успеха не имело – исповедовавшие ислам раджа и его двор всячески увиливали от окончательного решения, и Магеллан решил продолжить путь к другим островам.
Вскоре корабли отплыли восвояси и через три дня бросили якорь у острова Себу, сулившего гораздо более успешные переговоры судя по количеству местных, вываливших на берег при виде необыкновенной церемонии, с которой корабли подходили к берегу. Именно в этот день все и решилось – судьба свела Магеллана и дату Хумабона, чтобы навсегда зафиксировать их имена в истории человечества. Было, впрочем, и третье имя, столь же значимое и особо почитаемое по сей день на Филиппинах – тут-то самое время и поведать о развязке вышеописанных событий.
Попытавшись произвести впечатление и оказать особые почести местному правителю, корабли на подходе к острову подняли все паруса и флаги, и дали залп из бортовых орудий. Но эффект оказался ровно противоположным – островитяне не на шутку перепугались и приготовились уже было оказать соответствующий отпор столь воинственным пришельцам. Энрике и лоцману из Масао, что согласился показать безопасный проход в прибрежных островных водах, стоило огромных дипломатических усилий погасить недовольство раджи – целых два дня прошло в переговорах, во время которых были даны самые искренние заверения в совершеннейшем почтении к правителю и его народу. Хумабон сменил гнев на милость, а вскоре с радостью согласился на предложение о защите от недружелюбных соседей в обмен на принятие католической веры. Договор был скреплен кровью, как это водилось в те времена у островитян, а вскоре прошла и церемония. Хумабон был крещен и наречен именем Карлос, а супруга его – Хуаной, в честь королевской четы Испании, а вместе с ними приняли христианство и еще несколько сотен приближенных. На берегу был водружен огромный крест, на следующий день – еще две тысячи обратились в католичество, и тут дело застопорилось.
Один из местных властителей, с близлежащего острова Мактан, по прозвищу Лапу-Лапу воспротивился принятию новой веры взамен привычной, и Магеллану ничего не оставалось, как пойти войной на непокорного соседа. Причем, аделантадо отправлялся в бой с несокрушимой уверенностью, и не отступил, даже выслушав предостережения своих подчиненных и Карлоса-Хумабона. Он еще в Испании перед отплытием произнес свою знаменитую фразу, и вот теперь следовал ей неукоснительно: «Я буду следовать путем, который выбрал!» Шестьдесят солдат против полутора тысяч туземцев – тут не спасет никакое оружие, тем более, что пушки так и остались в шлюпках, поскольку те не смогли достичь берега. По той же причине и пули достигали берега уже на излете, почти не причиняя вреда оборонявшимся.
Только шесть человек из шестидесяти остались с Магелланом до последней минуты его жизни, остальные бежали в панике, и отплывая увидели эту страшную картину, как десятки туземцев во главе с Лапу-Лапу «бросились на него с бамбуковыми копьями и дротиками и злодейски убили нашу отраду и надежду, утешение и светоч, нашего верного предводителя» – так описал эту сцену Антонио Пигафетта. А на следующий день с флагманского корабля бежал Энрике – первый человек из известных истории, совершивший кругосветное путешествие, ведь пленен он был, как мы уже знаем, на Суматре, а купил его Фернан Магеллан на невольничьем рынке в Малайзии.
Совсем скоро, боясь потерять остатки моряков, экспедиция двинулась к берегам Испании, и, как уже было описано выше, восемнадцать человек во главе с Хуаном Себастьяном дель Кано, или Элькано, вернулись на родину. Свершение невероятное – давший течь, обветшалый корабль всего с восемнадцатью членами экипажа на борту, прошел путь через весь Индийский океан – правда тут экипаж насчитывал еще тридцать одного моряка – обогнул мыс Доброй Надежды, прошел вдоль всего западного берега Африки, потерял тринадцать человек, взятых португальцами в плен на Кабо Верде, и вернулся домой. Мало того, груза, что привезла на своем борту «Виктория» с лихвой хватило не только на возмещение экспедиционных расходов, но и на вполне приличное жалованье моряков. А сам Элькано монаршей волей был возведен в дворянское звание и получил родовой герб, на котором был изображен Земной шар, увенчанный девизом «Ты первый обогнул меня».
Энрике же вернулся на Суматру, где его следы и затерялись, но вряд ли он был удостоен подобных почестей у себя на родине.